Ещё до начала войны мы подготовили два интервью с социологом, аналитиком центра Европейской трансформации (Минск) Оксаной Шелест. Это обзор белорусской ситуации в гражданском секторе за 2020-2022 год и задачи, которые стоят перед гражданским обществом сегодня. Несмотря на стремительно меняющуюся социально-политическую ситуацию в Беларуси,  эти интервью не потеряли своей актуальности, а наоборот, приобрели особенную остроту.

Ситуацию ликвидации некоммерческих организаций Беларуси и ее последствий для общества и государства анализирует социолог, аналитик Центра европейской трансформации Оксана Шелест.

ЧТО БЫЛО

Ретроспектива 2020 год: новое качество общества

2020 год стал знаковым и изменил расстановку сил и качество гражданского общества в Беларуси. Да, сейчас мы переживаем зачистки и репрессии, но нельзя забывать, что мы наблюдали в августе 2020 года, когда огромное количество людей вышло на улицу. Помимо этого, появилось множество быстро собирающихся и «разбирающихся» гражданских инициатив разного толка. На волне политической мобилизации и протестной активности в высоком темпе формировались протосообщества — дворовые, локальные, студенческие и т.д. Все это говорит о новом качестве белорусского общества как такового и новую интенцию в рамках институализированного 3 сектора, организаций гражданского общества. Все это показало, насколько сильный потенциал в белорусском обществе для появления нового: новых позиций и отношений белорусов к себе, своей стране, самостоятельности. И несмотря на то, что этот потенциал сейчас задавлен и загнан в подполье, про него нужно помнить. Это новое качество людей, новое качество общества, которое появилось за это время. И это открытие 2020-го года дает нам надежды на перспективы. 

Упущенные возможности

Очевидно, что в 2020 году были большие шансы выстраивания горизонтальных связей между людьми, втянувшимися в эти процессы на энергетике изменений и протеста. Связи быстро создавались через телеграмм, дворовые сообщества и многие живут до сих пор. Это был хороший момент для установления связей также и между людьми из сектора общественных организаций с «проснувшимися» беларусами. К сожалению, никто – ни политические центры, ни квазиполитические лидеры этим шансом не воспользовался. Это могло бы дать серьезную синергию и позволило бы расширить организациям свою социальную базу. Шанс по большей части упущен. Третий сектор оказался не готов к появлению такого количества свободных людей, с которыми можно было делиться опытом, знаниями. 

Проснувшимся беларусам, не смотря на их креативность и активность, очень нужны были гражданские компетенции и знания. Они необходимы, чтобы включаться в политические процессы, понимать себя и свое место в них. Все, что было накоплено в секторе общественных организаций очень мало транслировалось в среду, которой эти знания были так необходимы. На сегодняшний день установление связей и взаимное обогащение новых групп и сообществ, которые появились на этой волне и до сих пор продолжают сохранять какую-то интенцию к развитию – очень важная перспектива. Сейчас этот обмен гораздо сложнее установить в силу репрессий, направленных и против первых, и против вторых. Уровень доверия и коммуникации между незнакомыми людьми сейчас крайне низкий. Тем не менее это остается одной из задач, актуальной и сегодня.

Никакого диалога с государством быть не может. Только переговоры

Государство очнулось достаточно быстро и включило репрессивную машину. Вначале под репрессии попадали в первую очередь активные участники уличных протестов. Следующий уровень – институциональный, когда стала разрушаться инфраструктура всякой свободной активности. Этот процесс продолжается и сегодня: причем не важно в какой сфере работает общественная организация, далека ли она от политики, поддерживает ли она протест – это уже не важно. Задача: ликвидировать саму инфраструктуру для проявления любой свободной активности. Это касается и гражданского общества, и медиа, и в какой-то степени бизнеса. Сейчас стираются секторальные границы, и вся неорганизованная сверху государством, неподконтрольная ему активность – нежелательна. Поэтому и сама деятельность, и места, где она проявляется, попадают под зачистку. Это конвейерный процесс.

Очень важен процесс ликвидации городских пространств, где могли осуществляться активности и коммуникации. Как только была купирована уличная активность, репрессии пошли по инфраструктурным местам. И по агрессивности зачисток мы можем понимать, как важны были эти места. На сегодняшний день организации гражданского общества (ОГО) лишаются привычных институциональных инфраструктурных элементов своего существования. С одной стороны, это серьезный вызов, это создает большие проблемы для деятельности. Но с другой стороны это разрушает привычную систему представлений о восстановлении прежних отношений с государством. И это, пожалуй, к лучшему. Ведь несмотря на процессы в 2020 году по исследованиям и интервью для части активистов традиционного 3 сектора вплоть до лета-осени 2021 года сохранялась надежда продолжать строить отношения в той же логике и с этим же государством. Понятно, что все это делается в интересах своих целевых групп. Например, для организаций, работающих с уязвимыми группами населения или в области образования необходимо сотрудничество с государством. Но белорусский режим повел себя таким образом, что все иллюзии о возможности построения диалога и взаимодействия с государством развеялись. И мы переходим в ситуацию, когда до разрешения политического кризиса никакие отношения прежнего типа, или выстраивание отношений с этим государством заново, как они были до 2020 года, быть не может. Сейчас ГО и государство не то, что в оппозиции – они по разные стороны баррикад, и никакого диалога быть не может. Только переговоры. 

ЧТО БУДЕТ

Социальные последствия для НГО 

Это, конечно, травмирующие и фрустрирующие последствия для тех, чьи организации ликвидированы. Но надо понимать, что закрываются структуры. Люди с одной стороны страдают, с другой стороны освобождаются. И куда они направляют свою свободную активность – это большой вопрос. Многие формально ликвидированные организации продолжаются оставаться самими собой и не собираются отказываться от повестки, деятельности, своих стратегических целей, понимая при этом, что действовать сейчас нужно другими методами. Они ставят другие цели и задачи, которые необходимы в связи с переходом в новый формат деятельности. То есть люди сейчас в поиске адаптивных путей и стратегий, которые позволили бы либо дожить до изменений, либо повлиять на ситуацию, так чтобы опять стало возможно работать в своем направлении. Поэтому несмотря на то, что релокация, ликвидация и прочее сильно снижает продуктивность сектора, я пока не вижу, чтобы сектор это убивало. Да, деятельность заторможенная, продуктивность снижена, но тем не менее процессы идут. Организации ГО заняты сохранением потенциала, сохранением себя. Это достаточно глубокая перестройка внутри сектора.

Социальные последствия для общества 

Они гораздо глубже, чем можно думать. Все зависит от длины периода «заморозки». Особенно это видно по организациям социального сектора. Когда закрываются центры помощи уязвимым группам: женщинам, пострадавшим от насилия, прекращается деятельность проектов с людьми с инвалидностью, пациентами – это тяжелые социальные последствия. Люди, которые и так были на грани, становятся на порядок уязвимее, просто потому что в ряде сфер государство не выстраивало никаких методик и способов помощи. И эту функцию, как и везде в мире во многом выполняли общественные организации. Сейчас, когда эта активность вырезается, люди естественно страдают. Если эта перспектива длинная, то последствия будут еще более критичны.

Уменьшение и без того небольшого гражданского фокуса контроля в государстве – это куча ошибок и последствий во всех сферах, где это можно только представить: в экономике, экологии, культуре, образовании.

С одной стороны — это отсутствие инновационного креативного компонента, который вносит развитие. Потому что НГО – это не только выполнение каких-то функций помощи, но и развитие. Это те экспериментальные площадки, через которые в общество привносятся инновации, экспериментальные ходы, новые методики и подходы – то, что побуждает к развитию. Если мы вырезаем этот элемент, начинается стагнация, особенно, если все происходит в той логике, в которой работает белорусский режим. 

И второе – это критика и контроль – важная функция 3 сектора, она не может больше выполняться никем, кроме ОГО. А отсутствие критики и наблюдения за развитием важных сфер – это просто опасно, потому что в отсутствии такого контроля даже незлонамеренные решения могут иметь последствия, которые обойдутся очень дорого нам всем и стране в целом.

ЧЕМ СЕРДЦЕ УСПОКОИТСЯ

Стоит ли бояться потерянного поколения?

Разрешение политического кризиса в Беларуси – это достаточно близкая перспектива. Я не хочу мерять горизонт событий поколениями. В таком состоянии как мы сейчас живем, система не может удержаться долго. Но есть еще один фактор, который делает ситуацию иной даже по сравнению с 2006 годом: это дигитализация, интернетизация всего на свете. На сегодняшний день все труднее и труднее ограничивать активность, и физическими методами и ограничениями уже не обойтись. Средства контроля распространяются и на интернет, но это широкая, плохо контролируемая и недоступная среда, в которой молодежь ориентируется лучше, чем те, кто пытается ее задушить. Плюс режим постоянно теряет специалистов в этой области. Соответственно технологическое обеспечение, цифровые технологии и современные возможности также облегчают положение, и позволяют нам не потерять друг друга.

У белорусского режима нет новых ходов и новых схем: это до сих пор очень архаичный режим с выхолощенной идеологией. Идеологии давно нет и на ее место приходиться запихивать единственную имеющуюся «ценность» — персону главного идеолога. Но все шаблоны, схемы и методы заимствованы из советского представления о миропорядке. Поэтому не могут быть эффективными сегодня: в новом мире и с новыми людьми. 

Не молодежный бунт, а взрослый и осознанный процесс

Процесс социальной трансформации, который сейчас происходит, двигается не молодым поколением, которое принято считать наиболее «революционным», а в первую очередь поколением перестройки: от 30 до 50 лет. Это характеристика белорусского процесса, когда основным движком являются экономически активные граждане в среднем возрасте. Данные различных исследований и опросов протестной аудитории достаточно четко описывают ее характеристики: это средний возраст, высшее образование, чаще бизнес, фриланс, свободные профессии, то есть негосударственный сектор, хотя и представителей госсектора тоже достаточно. На самом деле, участники протеста – это очень разнообразное и широкое профессионально-культурное поле: разные слои, разные профессии, но указанные выше характеристики преобладают. Несмотря на то, что процесс мобилизации граждан неоднородный и прошел по всем слоям общества, все исследования говорят о том, что основной костяк – это зрелая прослойка людей, которые еще достаточно энергичны, чтобы хотеть изменений, с другой стороны имеют определённый опыт и капитал: социальный, материальный, культурный и так далее. 

Поэтому это не молодежный бунт, а взрослый и осознанный процесс. Здесь сама просится метафора взросления общества, когда взрослые люди наконец-то решили, что их взрослость может (и должна) распространяться не только на себя и свою жизнь, но и на общественное устройство. И они, как взрослые люди наконец-то решили обустроить и общественную жизнь по-взрослому. 

Вторая часть интервью